18 лютого 2014 Анна Волохова разом з колегами працювала спершу на розі Інститутської-Шовковичної, де у скляній будці надавали допомогу, іноді одночасно і майданівцям і силовикам. Після того, як беркут зачистив Інститутську, група Анни опинилася в тилу у ворога біля Жовтневого палацу. Невдовзі медики знайшли групу поранених, які переховувались в одному з дворів на Інститутській і допомагали їх евакуйовувати до швидкої чи в безпечне місце.

Зранку 20 лютого 2014 Анна вийшла на чергування. Невдовзі почули крики: «Медика! В готель «Україна!» Анна з колегами побігли туди. В готелі уже працювало кілька медиків, постійно приносили поранених і вбитих. Анна до кінця дня працювала в холі готелю, бинтуючи, зупиняючи кровотечу і намагаючись реанумувати смертельно поранених. На її очах під сходами готелю поклали тіла 13-х вбитих майданівців…

* * * * *

  Я – киевлянка. У меня прадедушка, бабушки по обеим линиям, мама – все медицинская семья. Так, что я также попала в медицину и я сейчас на 5-м курсе в Богомольца. Начало протестов на Майдане как бы прошло мимо меня. Мне об этом написал мой знакомый из Питера. «Что там у вас новый майдан собирается, как в 2004? Митингуете?» Я спрашиваю: «Что?!» Захожу в Интернет, начинаю листать новости и понимаю, что «таки да» - собрались люди.

И первый раз я пришла на майдан 27 ноября, это вторник был. Пришла посмотреть просто, не как медик.Тогда еще все вокруг стеллы стояли, Руслана там рассказывает что-то, все скачут. «Хто не скаче, той москаль!» Все с флагами, такие позитивные. И я следующий раз пришла в пятницу, 30 ноября. И где-то часов в семь вечера, там было очень много народу, полностью вся площадь забита, все вокруг этой маленькой стелы стоят. Кто-то выходил, что-то рассказывал, я уже даже не помню толком. Но четко помнится, что много людей, все с флагами, а возле памятника основателям Киева маленькая группка людей, которые стоят и кричат: «Революція! Революція!» Ну, Правый сектор. Они уже тогда там были, просто на них никто не обращал внимания. Часов в 10 я оттуда уехала.

На следующий день просыпаюсь и читаю новости. Майдан разогнали, хотя тогда это еще был не Майдан, Тогда это были просто студенты в центре. Читаю: «Очень много людей в Михайловском сейчас, им нужна еда, нужны медикаменты, нужна помощь.» Я срываюсь, бегу в магазин, покупаю еды, приезжаю в Михайловский, спрашиваю: «Чем-то еще помочь можно?». Мне девочка говорит: «Вот еда, разноси.» Я начала разносить еду. В тот же день начинают приносить медикаменты и они просто скапливаются хаотично и я предложила: девчонки давайте, я поразбираю медикаменты. Я стала и начала эти медикаменты фасовать между собой.Потом подошло еще несколько медиков и мы решили организовать медпункт, нас там уже было человек 8. Там произошло знакомство с основным медицинским костяком, с которым я общаюсь до сих пор.

Вечером один парень подходит и говорит: «Вы знаете, что завтра,1 декабря будет большое виче, будет очень много людей и планируется, что люди пойдут под ВР, под АП и могут быть столкновения, предлагаю создать мобильные группы, которые будут идти вместе с людьми, контролировать и забирать пострадавших, если вдруг что.»

Когда пришли на Майдан увидели, что люди начали залезать на елку, разбирать ее на баррикады. И когда я это увидела то, что люди залезли на елку, то сразу почувствовался дух свободы,что людей уже не остановить на пути к светлому будущему! А люди уже на елку и флаги цепляют, прекрасное ощущение! А еще люди подымались по Институтской и мы пошли вслед за людьми.

Когда дошли до Банковой с удивлением обнаружили, что вся маленькая улочка до отказа забита людьми. И это ошеломило!

Подходим вперед, видим «беркут» и видим, в первых рядах ребята стоят в берцах с цепями, то есть понятно, что пришли не флагом помахать. Мы сразу же думаем: где разворачивать какой-то медпункт, что делать. И там есть следующий от администрации дом – Банковая 3, это жилой дом, как оказалось. Там маленький дворик, его то мы и заняли.

Первое что началось, это газовые атаки, когда правоохранители начали гранаты. Глаза слезятся, надо промыть. А у нас с собой у каждого было по бутылке воды - 0,5 л. Эта бутылка воды разошлась на двоих-троих человек. Воды нет. Что делать? В этот момент спускается парень, который живет в этом доме, выносит нам банку с водой, еще какой то тазик, всю тару, которая у него была иговорит: «Держите, пожалуйста, пользуйтесь». Полотенца нам вынес, вынес белое полотенце, мы на него прицепили красным скотчем крест и прилепили все это к подьезду. Парня этого Юра зовут. Очень скромный и замечательный человечек.

Потом начали свето-шумовые гранаты бросать, от них осколки в ногах. Начали приносить людей с осколками. Там была я – студент-медик, два врача и три волонтера, которые вообще не медики. Никаких хирургов не было. Никто не рассчитывал, что такое понадобится. Приносят раненных и бросают нам на крыльцо подъезда. Мы их начинаем обрабатывать. Потом люди начали подносить нам медикаменты.

А потом была зачистка… Это было очень быстро, это было наверное минута, может две. Мне просто сейчас очень тяжело время восстановить. Юра, когда увидел всю эту зачистку, открыл нам подъезд. Медики туда быстро забежали а еще пара парней помогали заносить пострадавших. Пострадавших сейчас подсчитать очень тяжело, но наверно человек десять мы возле подъезда перебинтовали и внутри около тридцати. В основном черепно-мозговые, причем мужчины, женщины, пожилые, молодые, дети, все!

Там же я познакомилась с отрядом быстрого реагирования Красного Креста-в какой то момент они к нам подбежали и стали активно помогать. Хорошо помню, как один из них кричал ,чтоб я забегала в подъезд во время зачистки. А я стою и собираю перекись, потому что на улице куча перекиси, а внутри ничего нет, а здесь все – нужно забрать. Был один дедушка, который не понимал, что произошло, у него черепно-мозговая была.

Был журналист из Ройтерз с тяжелейшей черепно-мозговой – посреди подъезда была такая большая лужа крови и эта вся лужа была из его головы…

Был у нас один дедушка, которому выбили там глаз. Он стоял, мы ему промывали хлоргексидином, что было, перекись в глаз не зальешь ведь. Мы говорили: Вам нужна скорая. Он отвечал: «Я не пойду в скорую, меня в милицию заберут.» Почти все говорили, что в скорую не пойдут из-за милиции.

Но все таки по моему этого дедушку упросили, потому что у него глаз ушел вовнутрь… я об этом достаточно спокойно так говорю, не знаю… Вот у меня вообще такая особенность организма, что я в экстремальной ситуации собираюсь. Я не думаю о том, что вокруг творится хаос и апокалипсис. Я собираюсь, выполняю команды, не думаю обо всем глобально. А потом меня накрывает…

В тот раз меня накрыло на следующий день, когда я села, включила новости и посмотрела все эти повторы разгона на Банковой… Сразу же картинка стала трехмерной, перед глазами стали воспоминания, где беркут бьет ногами ребят.

Мы сидели в этом подъезде с часу дня наверное до 11 вечера. За это время к нам подошло еще несколько из тех волонтеров, которых мы собирали утром. И у некоторых из низ были синяки от того же беркута. Кому то досталось по спине,кому то по руке. Одна из наших врачей- Катя Корнейко пошла к беркуту заявлять о том, что вот мы тут есть, медики. Разъяснила, что врачи помогают в беспокойные времена всем и бить их – саммое отвратительное, что можно сделать. Тогда они вроде нас поняли и обещали не трогать.
Но все же за этот день несколько медиков, мы посоветовались и решили дать этому международную огласку. Ольга Богомолец созвала пресс-конференцию, на которую пришли эти ребята.

Каким образом, я уже не помню, но Польское министерство здравоохранения решило нам выдать значки с благодарностью за наши заслуги. И 16 или 17 декабря нас и весь состав Красного креста, тех кто был на Банковой позвали на сцену. И нам всем выдали по грамоте и по значку. Нам все это выдают, мы со сцены воодушевленные кричим «Слава Украине!», нам отвечают все хором «Героям Слава!» Приятный момент, чувствуешь, что не зря это было.

Мы выходим со сцены, спускаемся вниз на Майдан, нас окружают какие-то ребята и кто-то начинает говорить: «Они провокаторы, их там не было, там были мы и наша Медична служба». Я говорю о тех, которые из Дома профсоюзов.

В Доме Профсоюзов Олег Мусий устроил медицинскую службу Майдана. Но он это устроил уже после Банковой и как бы первым медпунктом были мы – Михайловский собор, только там был медпункт сначала, потом уже появился в Доме Профсоюзов. Потом уже появились все остальные медпункты. Проблема в том, что мы не хотели координироваться с Домом Профсоюзов, объясню почему. Их координация заключалась исключительно в изымании у нас медикаментов, а помощи от них никакой. Если на первых порах это казалось нормальным-собирать основной массив медикаментов в одном месте, то потом, когда начались действительно кровавые бои, все поняли, что это было ошибкой.

Вообщем, они нас назвали провокаторами, видимо хотели просто с позором вывести с майдана. По моему, нас человек восемь было, которые не из Красного Креста, а просто себе медики, которые там оказались и попытались оказать помощь насколько это было возможно. Обвиняли, что нас там не было. А Красный заступился за нас.

В общем поругались мы знатно и решили с Красный Крестом, что они просто возьмут нас к себе. Сделают нас волонтерами Красного Креста. Там среди них медиков мало, но они экстремалы: парашютисты в основном, туристы, спортивные ребята. Ну и нас медиков взяли к себе.

Так началась моя деятельность в Красном кресте. В Красном Кресте есть форма - куртка, противогаз, каска. Трудно работать в противогазе, вот что я тебе скажу. Во первых каждый раз, когда нужно его одеть надо сначала снять каску, одеть противогаз, а потом одеть каску. Во вторых, я ношу очки и у меня был выбор- либо работать без очков и совершенно ничего не видеть, или работать без противогаза-потому что в нем все запотевает и все равно ничего не видно. Приходилось часто его снимать.

19 января большую часть времени я была без противогаза, одевала только когда только запустили газ и ты просто видишь стену дыма, которая на тебя идет. Стена проходит и тогда снимаешь. Работать в нем долго невозможно. В нем просто находится долго невозможно.В отряде быстрого реагирования в Красном кресте на тот момент было порядка 30 человек. Бригада выходила от 6 до 10 человек, если какая то серьезная ситуация. Просто патрулировать майдан могла выйти бригада 6 человек.

По поводу конфликтов с родными и знакомыми из-за майдана…конечно они были. Людей, которые поддерживали беркут я просто молча удаляла из друзей, даже не хотела с ними спорить. Меня больше огорчили люди, которые были абсолютно холодны. То есть, вроде, как они поддерживают, но допустим с 20-го февраля люди ходили кино. Ну как это?! Я таких вещей не понимаю. На данный момент у меня круг общения очень сильно сузился и я общаюсь только с теми, кто по-сути что то делал в это время и помогал. Кто как мог. Я не говорю о том, что нужно было присутствовать, но можно было звонить, деньги собирать, те же медикаменты, варить еду, привозить вещи, искать пропавших безвести, да мало ли что еще!

На Новый год я не дежурила, но встречала на Майдане. Приехала просто, чтоб спеть гимн. Потому что не могла не приехать. Удивительно, как за месяц, Майдан стал домом. Где все родные и близкие. И когда все в унисон пели гимн, это как биение одного огромного сердца.

Потом были январские дежурства – несколько эпилепсий, несколько гипертоников, но в принципе все было тихо и стабильно. Майдан превратился в Сич, баррикады пронумерованы, заходишь на баррикаду-узнаешь как дела и идешь дальше. Обязательный чай у Мальтийцев.

А 16-го числа приняли эти отвратительные законы. На 19-е число назначено Виче. Я помню, что нигде в интернете ничего не афишировалось но стояло напряжение. То есть не понятно было что будет, но все знали что что-то будет. Я в тот день не дежурила, приехала на Майдан одна, часов в 9 утра. У меня есть своя сумка с медикаментами, я ее взяла и просто пошла гулять по Майдану.

Мы с подругой были на Банковой, когда позвонили и сказали, что на Грушевского началось. Мы бежим на Грушевского, я сразу же натыкаюсь на своих краснокрестовцев. Мне вручают куртку мою, которая у них почему то была с собой и начинаем работать. Стоим возле СушиЯ. Начинают жечь первые автобусы.

Мы подошли с другой стороны, со стороны колоннады стадиона к повороту на Парковую аллею, и вот на этом углу мы решили развернуться. Нам туда сразу же начали подносить медикаменты, мы вывесили флаг с крестом. Кроме медикаментов начали приносить молоко, лимоны – молоком и водой с лимоном мы поили людей когда пускали газ, потому что не знали какой именно газ применяют. А щелочные и кислые растворы от этого очень хорошо помогают. Начали пускать газ, потом пошли коктейли Молотова, потом пошли феерверки, в ответку – светошумовые гранаты. Люди подходят глаза промыть, потом подносят людей с осколками в ногах.

Нескольким нашим краснокрестовцам в тот день осколки попали по ногам. Я не помню точно в какой из этих дней, но одному нашему краснокрестовцу в спину поцелили, Слава Богу, что это была резиновая пуля. Четко в спину, а на спине - Красный Крест. Я не знаю, тот кто стрелял, он просто хотел прицелиться в этот Красный Крест – попадет или нет, но сам факт, что ему было абсолютно по барабану по ком стрелять, это правда.

19 января мы полностью провели на улице. Бинтовали всех, огнестрелов не было тогда еще. Были только ребята с осколками гранат: ноги, руки глаза тоже.

Очень мне запомнилось- рядом с нами стоял один парень и у него была труба- музыкальный инструмент. И он в какой то момент начал играть гимн Украины, а потом «Лента за лентою». И вот этот гимн Украины звучащий так жалобно-жалобно на трубе… и на этом фоне взрывы гранат, феерверков, ночь… И ты смотришь на пол, а на полу у тебя – кровь с молоком. Это меня поразило. И когда он «Лента за лентою» тоже так тревожно затянул и все же подпевают ему, потому что это хоть как то дух поддерживает. Я не могла понять как так? Люди просто хотели подойти к ВР, а в ответ получили сопротивление, и как следствие – ранения.

20-21 января мы выходили группами поменьше, плюс еще открылся медпункт в здании СушиЯ. Там они сделали хирургические столы, мы поняли, что в принципе там помощь есть, если что и можно выходить в нормальном режиме. Два дня мы немножечко отходили от всего этого.

22 января я еду на пару, мне приходит смс: сбор в Красном Кресте – огнестрел, на Грушевского. Я разворачиваюсь на 180 градусов, еду домой, беру куртку и сумку и еду в Красный Крест. Мы выходим, нам говорят, что медпункта в здании СушиЯ больше нет, потому что его разбомбили. Вроде как пострадал только последний, кто выбегал, они успели все выбежать, когда туда закидывали светошумовые гранаты. Это случилось уже после того, как застрелили Нигояна.

Мальчики все побежали таскать раненных, тогда уже огнестрелы были и много ранений от картечи. А нас, девчонок оставили внутри сидеть. Мы были не против, все таки внутри не так опасно. Был один мальчик с картечью в ноге, он визжал просто ужасно, когда мы вынимали пули, ему было очень больно. А был один парень по-сути с такими же ранениями, и когда ему все вынимали, он сидел и по телефону разговаривал. У каждого свой болевой порог.

Было несколько ребят без глаз. Был один мужчина с черепно-мозговой травмой, которому голову перебинтовали, и у него была еще какая то травма. Его бинтуют, а он по телефону говорит: «Да, мы с друзьями сейчас тут в бане. Что? Майдан? Какой майдан, зачем он мне надо? Я что больной туда ходить?» Многие врали, что бы успокоить родных.

Помню мы зашивали бровь одному парнишке, и тут в библиотеку зашел Кличко со своей свитой, посмотреть, что тут. Ну где еще будешь держать в одной руке бровь, которую зашивают и одновременно кричать на Кличка чтоб убирался отсюда, из как ни как, но все таки стерильной зоны.

Где еще можно почувствовать себя героем фильма "Послезавтра", когда, находясь в парламентской библиотеке, в час ночи ее директор заявляет что им отключили отопление без объяснения причин и что у нас есть несколько часов, до того как в помещении работать станет невозможно. И при всем при этом команда опытных хирургов не сдается и продолжает работать.

Этот день был наполнен разными эмоциями, но была в нем и своя красота. Много людей приносили медикаменты, интересовались что нужно привезти да и просто поддерживали. Все это очень важно, это значит что люди не безразличны.

В начале февраля все немного устаканилось, в университете у меня начался предмет «Детская хирургия», а преподаватель у нас вполне патриотичный мужчина, постоянно говорил о Майдане. И вот, 18 февраля я прихожу на пару, а он включил стрим Радио Свобода, мы все дружно смотрим, как люди двигаются в сторону Институтской.

И в какой то момент часов в 10 утра мне звонят из Красного Креста и говорят: собирайся, у нас срочный сбор. Я отпросилась у преподавателя, объяснив причину и с удивлением обнаружила, что он оказывается, все это время работал в госпитале в парламентской библиотеке хирургом! А я его там даже не видела. В общем, мы с ним обменялись телефонами, он сказал: если что - звони.

Я приезжаю на Институтскую, там огромное количество людей. Мы пришли к углу Институтской-Шелковичной, а там уже бросаются камнями, на крышах стоят беркуты. Я звоню преподавателю и говорю: приезжайте, Вы понадобитесь.

Его история в тот день с моей не пересеклась никак, мы до госпиталя в библиотеке так и не дошли, но он в свою очередь сделал просто огромную вещь. Он приехал в госпиталь на Грушевского, там было много пострадавших, потом беркут захватил всю эту территорию. И он переодел всех ходячих больных в медиков, а беркуту так объяснял, что все лежачие-очень тяжелые и что он их всех везет в реанимацию. Таким образом он вывел людей из оцепления.

Мы стояли на углу Институтской-Шелковичной, там стоит такая маленькая стеклянная будочка и мы почему-то решили в ней развернуть медпункт. Почему нам пришла в голову эта идея, до сих пор непонятно, потому что глупейшее вообще расположение - на перекрестке еще и в будке. Повесили туда найку с Красным Крестом, нам начали приносить медикаменты, начали поступать люди, потихонечку начинают подносить майдановцев. Мы их бинтуем, в какой то момент нам заносят майдановца с черепно-мозговой и буквально через минуту приносят беркутовца с такой же черепно-мозговой. И они рядом лежат, у них травмы одинаковые, мы их одинаково бинтуем. И возник тогда в голове моей вопрос: "Почему все так? Одинаковые люди,все хотят жить в мире. Но одни борются за свое счастье, а другие защищают чужое."

Потом у нас сидело три ввшника, или даже беркутовца, я не помню. У одного был пневматоракс (воздух внутри в плевральной полости) и ребра сломаны и двое контуженных и вот в какой то момент один из них перестал реагировать-нужно было срочно его в скорую. И в этот момент произошла очень странная вещь: сначала его несли наши парни(краснокрестовцы), а потом им нужно было срочно бежать и забирать кого-то другого и остался только один Костя, ему нужно срочно найти носильщиков. И к нему подошло 5 парней из Правого сектора и помогли отнести ввшника в скорую. Безо всяких вопросов. Человечность в людях – превыше всего.

Вот мы разнесли по скорым пострадавших и тут к нам подбегает Мустафа Найем и начинает кричать: «А вы знаете, что там со всех сторон беркут? И они сейчас будут все это зачищать?!» Кто то кричит ему: Мустафа, пошел на…! Но мы поняли, что стоим в очень неудобной точке и был момент, когда как раз подошла девочка с нервным срывом и мальчик с картечью в ноге. Мы его перевязываем и в этот момент начинается какой то обстрел. Не понятно как, но мы все влезли в эту будку – мальчик со спущенными штанами, истеричная девочка и вот 10 человек Красного Креста. Все в будке метр на метр. Будка тряслась, она была разгромлена.

Мы проходили через пару дней по этим местам и видели, что эта будка полностью вся побитая, с камнями, со следами от пуль. И наклеечка Красного Креста грязная, порванная, но висит. Через пару дней эту будку сняли, там теперь пустое мест.

И мы решили, что пора отходить, отошли немножко дальше во дворик, на лавочках развернулись, поставили флаг с удочкой, на крыше ходят беркутовцы. То есть, у нас с одной стороны двора стоит колонна беркутовцев, а с другой стороны ул. Шелковичная и там ходят протестующие. И нам с обоих сторон, в основном конечно со стороны майдановцев, несли раненных. Были ребята с открытыми переломами, пожилые женщины с черепно-мозговыми травмами, при чем они осознавали, что происходит, не просто мимо проходили.

Была очень напряженная ситуация, когда к нам вышел из подьезда беркутовец и попросил воды. Знаешь, человек с оружием в руках и ты ему так протягиваешь дрожащей рукой бутылочку: «Держите». Потом мы на крышу кричали: Ребята, у нас есть 5 литров воды, хотите? Они махнули на нас рукой, мол никому вы не нужны.

Был момент, когда мы несли одного ввшника в скорую вверх по Институтской, это было в тот момент, когда уже всю Институтскую зачистили и беркут рядами идет вниз, а мы несем вверх человека на носилках, его лица не видно было. Один из беркутовцев кричит: «Что добегался, допрыгался, домайданился?» А мы отвечаем: Вообще-то мы вашего несем. Они сразу: «О, братишка, поправляйся.» Так гадко стало на душе.

Потом мы переместились параллельно Институтской, двигаясь дворами, и остановились под фонтаном, поскольку у нас становилось все больше и больше кульков с медикаментами.

И к нам подошли два парня, преподаватели из КПИ, сын и отец. С ними еще фотография потом по всему Интернету разлетелась. Окровавленные, со сломанной рукой отец, ребята начали их бинтовать, а я слышу, что дальше на Институтской кричат: Медика, медика! И мы побежали дальше, прибегаем, забегаем в арку и видим, что там человек 20 лежит перебинтованных, но тяжело раненных, которые уже нуждаются о обезболивании и мы там сложили тех, кого подобрали после зачистки беркута.

Запомнился один представитель правоохранительных органов. Там возле этой арки решетка и на ней дверь и он стоит там, сам заводит туда майдановцев и говорит: «Забирайте их! Быстро». Спрятал их от своих более кровожадных коллег. Беркут начал ходить по дворам и проверять, зачищать везде.

Мы поняли, что тут небезопасно, завели их всех в подъезд, по моему на Институтской 18а, человек 30 наверное мы завели. Тяжелых… были очень тяжелые ребята с отбитыми органами, были черепно-мозговые… И вот мы все сидим в этом подъезде, приехал какой-то депутат, начали звонить автомайдану, в скорую. Туда было очень тяжело проехать, даже скорым.

В итоге начали приезжать автомайдановцы, потихоньку забирать. Был один мужчина, у него были полностью отбиты органы. Он лежал на втором этаже, за ним приехала машина автомайдана. Я поднялась на второй этаж, попросила более легких больных помочь его отнести, а она сам встает. Встал и дошел до машины, конечно с помощью, но все же. Меня это настолько поразило, если человек очень хочет, то он может сделать, по сути, невозможные вещи.

Часов в шесть вечера мы уже большинство больных развезли и пошли в сторону майдана. Мы идем, а Институтская пустая, лежат бутылки разбитые, лежат камни, все в крови. Такое ощущение опустошенности полной.

И возле Жовтневого сидят беркутовцы и греются возле бочек. На нас они уже не реагируют. Подошли ко дворцу я увидела мальчика на носилках, меня кто-то попросил: пойди поговори с ним, что б человек не отключался. Я подошла, мы начали говорить, я ему что то рассказывала, что все будет хорошо. А он начинает плакать и гсказал, что назвал беркуту свой домашний адрес, он из Кировограда и боится, что его найдут даже там. Назвал мне домашний телефон и попросил позвонить маме и сказать, что его забрали в больницу. Я позвонила, сказала ей все. Позже я его искала,обнаружила что он лежал в БСП, а потом исчез. Как оказалось позже, его приютили волонтеры, а потом он ездил лечиться в Румынию и сейчас он уже снова в Кировограде, и все у него все хорошо.

Я на самом деле очень за него переживала из-за того, что людей забирали просто из больниц, чуть ли не отключали от капельниц, от аппаратов жизнеобеспечения и грузили в автозаки. Я даже приезжала в БСП, переодевалась в свой хирургический костюм, прикидывалась, что я там работаю и мониторила на каких этажах лежат наши. Был один человек с черепно-мозговой, его оперировали и прямо возле операционной дежурило два мента…

Потом парни нам говорят: «Девчонки, у нас разряжаются рации, сходите на базу (на Пушкинскую 30), отдохните часок и возвращайтесь с зарядками для раций». Мы без задней мысли: хорошо и пошли. Проходит час, полтора и мы просто понимаем понимаем, что ребята нас просто выгнали, потому что там небезопасно. Мы очень сильно на них злились. Ясно,что они переживают, но мы не нуждались в заботе, мы хотели помочь. В три часа ночи пришли парни, ничего толком даже не рассказывали, просто выпили водки и легли спать.

Я решила заехать домой. Ложусь спать и понимаю, что не могу, потому что страшно, что могут зачистить Майдан в любой момент. И на самом деле для меня большая загадка, почему этого не произошло. Потому что для того, чтобы зачистить Институтскую им понадобилось минут 20. Майдан могли полностью зачистить за час. Никакие шины, в самом деле не спасли бы, у них просто не было приказа зачищать. Почему? Для меня этот вопрос будет всегда стоять.

19 февраля выпало у меня из памяти. Все помнят какие-то отрывки дня, но целостной картины нет до сих пор.

Но я помню четко 20 число, от самого начала до самого конца… Часов в семь утра мне звонит сотник, мой друг, и говорит: сейчас будет зачистка. Я звоню в Красный Крест и говорю, что есть такая информация от сотника. Она перепроверяется и мы решаем выезжать. В моей группе есть Рома и Макс. Рома забирает на машине Макса и меня и мы втроем едем в Красный Крест.

Приезжаем, переодеваемся, выходим на майдан. Атмосфера не такая, как обычно, атмосфера военная. Даже 18 числа так не было. Весь пол черный, в проволоке, стрельба, все пропахло гарью, переступаешь через шины.

Все кричат: «Медики на Институтскую!» со всех сторон. Это не тот майдан, который был 18 или там 25 числа. Мы на тот момент еще не понимали осознанно, что ведется расстрел людей, но чувствовали, что все не так, как всегда. Это был не майдан, а какое-то совершенно другое место. И все бегают и занимаются чем-то конкретным, никто не с кем не разговаривает просто так, все выполняют команды никто не ходит не ржет. Просто даже 18 ходили, смеялись, а тут ничего такого не происходит.

Мы подымаемся, возле Глобуса встречаем нашего Рому Чеха. Друга еще со времен медпункта на Михайловском, он нам рассказывает что его двоюродный брат приехал на майдан позавчера, а вчера его убили. Стоит он с мраморным лицом, а нам нужно идти дальше, в отель "Украина". Короткими перебежками мы туда прибегаем.

В "Украине" самое страшное… Потому что мы прибежали и на тот момент там не было еще ничего, никаких хирургов. Там были только несколько волонтеров, человек 10-20. И небольшое количество медикаментов, которые успели туда принести. И очень много людей с огнестрелами. Ноги, голова, руки, грудная клетка, оторванные пальцы, все что угодно. Был мужчина, которого пытались реанимировать, но не смогли.

Трупы складывали просто под лестницу. Там царил хаос, потому что нужны были уже не бинты, нужны были физрастворы, адреналин. Я помню бегала и кричала: «Капельницу!» И все это в холле отеля было, весь этот сюр. Я не знаю, сколько это происходило 10 минут или два часа.

Помню одного мужчину с огнестрелом, которому не знаешь как жгут наложить, потому что у него нога такая огромная, что ее не обхватить. Был дедушка, с оторванными пальцами, сломанной ногой и травмой позвоночника. Сидела возле него и отвлекала какими-то историями, чтобы он не отключился, потому что обезбаливающего еще не было. Эта картина, когда живые люди лежат рядом с трупами.

Вообще уже ничего не успеваешь и понимаешь свою беспомощность, потому что медикаментов катастрофически не хватает, люди по привычке приносят бинты, перекись. Днем у нас лежало 12 трупов.

Я бегаю, ищу какие-то медикаменты, помогаю набирать в шприцы, врачи потихоньку подтягиваются. В какой то момент ко мне подходит Леня, наш командир и говорит: «Девочки, Вы сейчас уходите». А у меня такая злость, потому что я понимаю, что это уже было и от того, что мы ушли в прошлый раз никому легче не стало. Рук стало меньше, ребята тогда устали. Я начинаю возмущаться, что здесь нужны руки, нужна врачебная помощь. Мы с Катей имеем хоть какое то представление о медицине. Леня говорит: «Нет, Вы уходите, потому что ранили Ромку». (медика-волонтера Червоного Хреста Романа Котляревського - прим. ред.)

Я поворачиваю голову и смотрю: лежит Рома с огнестрелом в бедре. И у меня все перевернулось в голове, было очень страшно. Столько было огнестрелов в ногу на тот момент. И если повреждается бедренная артерия, то человек может умереть в течении минуты-двух. Просто вытечет вся кровь через бедренную артерию.

И тут включился автопилот бесприкословного повиновения. Просто организм понял, что безопаснее всего будет выполнять команды командира. Костя (наш командир) выводит всех девочек, идем короткими перебежками. Очень страшно было выходить и очень страшно потом было возвращаться, понимала, что я в любой момент могу умереть.

В Рому попала пуля калибра 7.62. Такая здоровая дура. Как мне рассказывал один из краснокрестовцев, их применяют для бронетехники. То что на Институтской пробиты столбы насквозь… такими пулями они по людям стреляли.

Когда мы шли на базу, то видели под Казацким лежали несколько трупов накрытых. Прямо на самом майдане, возле фонтанов просто лежали мертвые люди, их некуда было положить. Мы встретили Ольгу Богомолец, которая бежала и спрашивает: куда идти? Мы ей говорим, что в Украину, только там стреляют снайперы, пожалуйста будьте аккуратны, и она короткими перебежками побежала в Украину. Это человек, которого мы видели в действии.

Когда мы уходили с Майдана опять я впала в прострацию – все девчонки в слезах, а я и капли из себя не могу выдавить, просто занимаю голову мыслями о том, чем могу помочь. Обзванию всех друзей, прошу привезти медикаменты. Мы собрали достаточно большую часть запасов, которые были на базе и на бусике поехали обратно примерно через часа 2. Нас подвезли прямо под майдан, под Казацкий отель.

Мне позвонил мой преподаватель спрашивает, куда идти. Я говорю: идите в отель Украина. Там мы с ним встретились. Когда увидела его, даже обняла. Было смешно, потому что у нас с ним была всего одна пара 17 числа, 18 числа я отпросилась и вот сейчас мы только увиделись 20 февраля в отеле Украина. И он часа в четыре спросил у меня: «А звать то тебя хоть как?»

Мы вернулись в отель Украина, когда там уже было шесть операционных столов, штативы для капельниц, медикаменты, приехали куча врачей. Все трупы были ограждены в одном месте, лежало 12 тел с листочком, на котором были написаны их имена, возраст и откуда они. Начали родственники приходить, опознавать. Было конечно, тяжело, но уже не так, как с утра, потому что с утра ты просто не знал куда себя деть, хотелось забиться куда то в угол и исчезнуть из этого хаоса. Тут уже была система.

Один из неоспоримых плюсов революции – что наши люди умеют действительно быстро организовать что угодно. Я написала Ромке смску (его сразу повезли на операцию, у него бедренная артерия не задета была и ему поставили аппарат внешней фиксации), что мы его любим. И было очень приятно, когда от него пришел ответ: я вас тоже люблю, будьте осторожны!

После того, как мы вернулись у нас было всего четыре огнестрела. Парень с огнестрелом в верхнюю челюсть погиб. Не сразу заметили что ранение в челюсть сквозное. И сзади здоровенная дырища. Но его все таки стабилизировали, как раз мой преподаватель, ребята положили его на носилки и отнесли быстро в скорую. По дороге в скорую он два раза отключался, его запускали заново, но все таки в больнице он скончался. Судьбу всех, к сожалению, не знаю, а вот этот парень с огнестрелом в верхнюю челюсть это было уже часа четыре вечера, тогда уже стрельбы не было и они с другом просто стояли возле Октябрьського и пили чай. Это его друг рассказал. Они стояли, пили чай, разговаривали и тут он упал. И все – нету человека…

Вечером поехали к Ромке в больницу на Подвысоцкого. Обняли его, сказали, что он герой. Он уже улыбался, позитивный, рад что приехали. Конечно, грустно, но хорошо что так…да у него раздробленна кость, но это гораздо лучше, чем истечь кровью. С ним все хорошо, он сейчас лечится в Австрии, на прошлой неделе ему сделали операцию последнюю – вживили титановую пластину в кость. И завтра к нему летит его девушка и поэтому я делаю конфеты, хочу ему отправить. (интервью проходит на кухне у Ани)

Я приехала домой 20 числа, вроде спокойная, но уже знала что на меня нахлынет, только не знала когда. И вот бабушка поставила передо мной тарелку с борщом. Я смотрю в тарелку с красной жидкостью и вижу лужу крови. Тут началась истерика, рыдания, но потом я быстро уснула. Вот и все истории…

У меня сейчас этап восстановления, когда начинаешь как то вливаться в нормальную жизнь… Я четыре месяца нормально не училась, сейчас просто учусь заново учиться, если можно так сказать. Восстанавливаю связи с людьми, которых давно не видела. У меня крестница, маленькая совсем, я ее не видела уже два месяца, последний раз в начале февраля и с тех пор еще не дошли руки. Надеюсь, что наша страна обретет свою настоящую независимость. С такими прекрасными людьми у нас обязательно должно получиться!